Неточные совпадения
Не явилась тоже и одна тонная дама
с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели
с две
в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на
шум и крик, подымавшийся из
комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь
с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
Но все чаще, вместе
с шумом ветра и дождя, вместе
с воем вьюг,
в тепло
комнаты вторгалась обессиливающая скука и гасила глумливые мысли, сгущала все их
в одну.
Комната наполнилась
шумом отодвигаемых стульев,
в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки
с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола, звенела абажуром, зажигая лампу, за столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
«Что же я тут буду делать
с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался
в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз
в ту минуту, когда
в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная,
с четкими формами,
в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
В двери, точно кариатида, поддерживая
шум или не пуская его
в соседнюю
комнату, где тоже покрикивали, стояла Тося
с папиросой
в зубах и, нахмурясь, отмахивая рукою дым от лица, вслушивалась
в неторопливую, самоуверенную речь красивого мужчины.
Чуть он вздремнет, падал стул
в комнате, так, сам собою, или
с шумом разбивалась старая, негодная посуда
в соседней
комнате, а не то зашумят дети — хоть вон беги! Если это не поможет, раздавался ее кроткий голос: она звала его и спрашивала о чем-нибудь.
— И только
с воздухом… А воздухом можно дышать и
в комнате. Итак, я еду
в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и сегодня чувствую
шум в голове: все слышится, будто колокола звонят; вчера
в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же поеду. О женщины!
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная
в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по
комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд
в улицу,
в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого
шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин,
с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей
в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и
с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул
в мою
комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом
в подушку, и — плакал, плакал.
В первый раз заплакал
с самого Тушара! Рыданья рвались из меня
с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
Он замолчал. Подали чай. Татьяна Ильинична встала
с своего места и села поближе к нам.
В течение вечера она несколько раз без
шума выходила и так же тихо возвращалась.
В комнате воцарилось молчание. Овсяников важно и медленно выпивал чашку за чашкой.
Дни за два
шум переставал,
комната была отворена — все
в ней было по-старому, кой-где валялись только обрезки золотой и цветной бумаги; я краснел, снедаемый любопытством, но Кало,
с натянуто серьезным видом, не касался щекотливого предмета.
— Какая смелость
с вашей стороны, — продолжал он, — я удивляюсь вам;
в нормальном состоянии никогда человек не может решиться на такой страшный шаг. Мне предлагали две, три партии очень хорошие, но как я вздумаю, что у меня
в комнате будет распоряжаться женщина, будет все приводить по-своему
в порядок, пожалуй, будет мне запрещать курить мой табак (он курил нежинские корешки), поднимет
шум, сумбур, тогда на меня находит такой страх, что я предпочитаю умереть
в одиночестве.
К концу обеда дедушка слегка совеет и даже начинает дремать. Но вот пирожное съедено, стулья
с шумом отодвигаются. Дедушка, выполнивши обряд послеобеденного целованья (матушка и все дети подходят к его руке), отправляется
в свою
комнату и укладывается на отдых.
Но вот гости
с шумом отодвигают стулья и направляются
в гостиную, где уже готов десерт: моченые яблоки, финики, изюм, смоква, разнообразное варенье и проч. Но солидные гости и сами хозяева не прикасаются к сластям и скрываются на антресоли, чтобы отдохнуть часика два вдали от
шума. Внизу,
в парадных
комнатах, остаются только молодые люди, гувернантки и дети. Начинается детская кутерьма.
В дом Шереметева клуб переехал после пожара, который случился
в доме Спиридонова поздней ночью, когда уж публика из нижних зал разошлась и только вверху,
в тайной
комнате, играли
в «железку» человек десять крупных игроков. Сюда не доносился
шум из нижнего этажа, не слышно было пожарного рожка сквозь глухие ставни. Прислуга клуба
с первым появлением дыма ушла из дому. К верхним игрокам вбежал мальчуган-карточник и за ним лакей, оба
с испуганными лицами, приотворили дверь, крикнули: «Пожар!» — и скрылись.
Когда нам удавалось открыть задвижку, окно
с шумом распахивалось, и
в комнате старого кавалера начиналась пляска дикарей.
Вся рогожинская ватага
с шумом,
с громом,
с криками пронеслась по
комнатам к выходу, вслед за Рогожиным и Настасьей Филипповной.
В зале девушки подали ей шубу; кухарка Марфа прибежала из кухни. Настасья Филипповна всех их перецеловала.
Евсеич отдал нас
с рук на руки Матвею Васильичу, который взял меня за руку и ввел
в большую неопрятную
комнату, из которой несся
шум и крик, мгновенно утихнувший при нашем появлении, —
комнату, всю установленную рядами столов со скамейками, каких я никогда не видывал; перед первым столом стояла, утвержденная на каких-то подставках, большая черная четвероугольная доска; у доски стоял мальчик
с обвостренным мелом
в одной руке и
с грязной тряпицей
в другой.
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по
комнате, вышла
в кухню, заперла дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась
в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв книгу
с полки, снова села к столу, оглянулась, наклонилась над книгой, губы ее зашевелились. Когда
с улицы доносился
шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
В сенях что-то грохнуло и покатилось — должно быть, самоварная труба.
В комнату ворвался денщик, так быстро и
с таким
шумом отворив и затворив дверь, точно за ним гнались сзади.
В эту самую минуту на улице послышался
шум. Я поспешил
в следственную
комнату и подошел к окну. Перед станционным домом медленно подвигалась процессия
с зажженными фонарями (было уже около 10 часов); целая толпа народа сопровождала ее. Тут слышались и вопли старух, и просто вздохи, и даже ругательства; изредка только раздавался
в воздухе сиплый и нахальный смех, от которого подирал по коже мороз. Впереди всех приплясывая шел Михеич и горланил песню.
— Это всё оттого они так угрюмы сегодня, — ввернул вдруг Липутин, совсем уже выходя из
комнаты и, так сказать, налету, — оттого, что
с капитаном Лебядкиным
шум у них давеча вышел из-за сестрицы. Капитан Лебядкин ежедневно свою прекрасную сестрицу, помешанную, нагайкой стегает, настоящей казацкой-с, по утрам и по вечерам. Так Алексей Нилыч
в том же доме флигель даже заняли, чтобы не участвовать. Ну-с, до свиданья.
Тогда на их
шум, и особливо на крик лекаря, вошли мы, и я
с прочими, и застали, что лекарь сидит на верху шкафа и отчаянно болтает ногами, производя стук, а Ахилла
в спокойнейшем виде сидит посреди
комнаты в кресле и говорит: „Не снимайте его, пожалуйста, это я его яко на водах повесих за его сопротивление“.
Он стоял над столом, покачивался и жужжал свои молитвы
с закрытыми глазами, между тем как
в окно рвался
шум и грохот улицы, а из третьей
комнаты доносился смех молодого Джона, вернувшегося из своей «коллегии» и рассказывавшего сестре и Аннушке что-то веселое.
«Чужими словами говорят», — отметил Кожемякин, никем не замечаемый, найдя, наконец, место для себя,
в углу, между дверью
в другую
комнату и шкафом
с посудою. Сел и, вслушиваясь
в кипучий
шум речей, слышал всё знакомые слова.
Дверь
в нашу
комнату с шумом распахнулась, и немец-инспектор быстро пробежал
в сопровождении двух сторожей.
Был лунный, ясный вечер, на улице катались по свежему снегу, и
в комнату с улицы доносился
шум. Нина Федоровна лежала
в постели на спине, а Саша, которую уже некому было сменить, сидела возле и дремала.
Горький укор, ядовитое презрение выразились на лице старика.
С шумом оттолкнув от стола свое кресло, он вскочил
с него и, заложив руки за спину, мелкими шагами стал бегать по
комнате, потряхивая головой и что-то говоря про себя злым, свистящим шепотом… Любовь, бледная от волнения и обиды, чувствуя себя глупой и беспомощной пред ним, вслушивалась
в его шепот, и сердце ее трепетно билось.
Гулкий
шум мягкими неровными ударами толкался
в стёкла, как бы желая выдавить их и налиться
в комнату. Евсей поднялся на ноги, вопросительно и тревожно глядя на Векова, а тот издали протянул руку к окну, должно быть, опасаясь, чтобы его не увидали
с улицы, открыл форточку, отскочил
в сторону, и
в ту же секунду широкий поток звуков ворвался, окружил шпионов, толкнулся
в дверь, отворил её и поплыл по коридору, властный, ликующий, могучий.
Все посмотрели на него
с некоторым удивлением, но никто не сказал ни слова, а между тем Долинский швырнул
в сторону тальму, торопливо подошел к двери, которая вела
в рабочую
комнату, и, притворив ее без всякого
шума, схватил Дорушку за руку и, весь дрожа всем телом, сказал ей...
Долинский просмотрел заметки и, подойдя к окну, пробежал три страницы далее Дорушкиной закладки, отнес книгу на стол
в комнату Доры и сам снова вышел
в залу.
В его маленькой, одинокой квартире было совершенно тихо. Городской
шум только изредка доносился сюда
с легким ветерком через открытую форточку и
в ту же минуту замирал.
Мы приехали на пристань Каменку ночью. Утром, когда я проснулся, ласковое апрельское солнце весело глядело во все окна моей
комнаты; где-то любовно ворковали голуби, задорно чирикали воробьи, и
с улицы доносился тот неопределенный
шум, какой врывается
в комнату с первой выставленной рамой.
Услыхавшая
шум няня стояла
в дверях. Я всё стоял, ожидая и не веря. Но тут из-под ее корсета хлынула кровь. Тут только я понял, что поправить нельзя, и тотчас же решил, что и не нужно, что я этого самого и хочу, и это самое и должен был сделать. Я подождал, пока она упала, и няня
с криком: «батюшки!» подбежала к ней, и тогда только бросил кинжал прочь и пошел из
комнаты.
Так торжественно прошла во мне эта сцена и так разволновала меня, что я хотел уже встать, чтобы отправиться
в свою
комнату, потянуть шнурок стенного лифта и сесть мрачно вдвоем
с бутылкой вина. Вдруг появился человек
в ливрее
с галунами и что-то громко сказал. Движение
в зале изменилось. Гости потекли
в следующую залу, сверкающую голубым дымом, и, став опять любопытен, я тоже пошел среди легкого
шума нарядной, оживленной толпы, изредка и не очень скандально сталкиваясь
с соседями по шествию.
В голове зазвонило у господина Голядкина,
в глазах потемнело; ему показалось, что бездна, целая вереница совершенно подобных Голядкиных
с шумом вламываются во все двери
комнаты; но было поздно…
Когда вследствие частых посещений буфета
шум в приемной увеличился, со всех сторон поднялись голоса, обращавшиеся к Протасову
с просьбой: «Дедушка, хрюкни!» Долго старик отнекивался, но наконец, остановившись посреди
комнаты, стал
с совершенным подсвистываньем борова хрюкать, причем непонятным образом двигал и вращал своим огромным сферическим животом.
— Чрез несколько дней, будучи нездоров, я сидел один дома; вдруг
с шумом растворилась дверь, хозяин мой, Мартынов, почти вбежал
в комнату, ведя за руку плотного молодого человека, белого, румяного,
с прекрасными вьющимися каштановыми волосами и золотыми очками на носу.
Бессеменов. Погоди, не перебивай! Я постарше тебя. Я говорю: чего же быстрые-то умы по углам от нас, стариков, разбегаются да оттуда смешные рожи показывают, а говорить
с нами не хотят? Вот ты и подумай… И я пойду подумаю… один, коли глуп я для вашей компании (
с шумом отодвигает свой стул и
в дверях своей
комнаты говорит)… образованные мои дети…
(Дверь за Бессеменовым затворяется, и конца речи не слышно.
Комната пуста.
С двух сторон
в нее несется
шум: звуки голосов из
комнаты Бессеменовых, тихий говор, стоны и возня из
комнаты Татьяны. Тетерев вносит ведро воды, ставит у двери и осторожно стучит
в нее пальцем. Степанида отворяет дверь, берет ведро и тоже выходит
в комнату, отирая пот
с лица.)
Татьяна. Нет… Я
в этот сезон едва ли буду ходить
в театр. Надоело. Меня злят, раздражают все эти драмы
с выстрелами, воплями, рыданиями. (Тетерев ударяет пальцем по клавише пианино, и по
комнате разливается густой печальный звук.) Все это неправда. Жизнь ломает людей без
шума, без криков… без слез… незаметно…
В таком положении сидел он четверть часа, и вдруг ему послышался шорох, подобный легким шагам,
шуму платья, или движению листа бумаги… хотя он не верил привидениям… но вздрогнул, быстро поднял голову — и увидел перед собою
в сумраке что<-то> белое и, казалось, воздушное…
с минуту он не знал на что подумать, так далеко были его мысли… если не от мира, то по крайней мере от этой
комнаты…
Она ясно представила себе то далекое время, когда ее звали Анюткой и когда она, маленькая, лежала под одним одеялом
с матерью, а рядом,
в другой
комнате, стирала белье жилица-прачка, и из соседних квартир, сквозь тонкие стены, слышались смех, брань, детский плач, гармоника, жужжание токарных станков и швейных машин, а отец, Аким Иваныч, знавший почти все ремесла, не обращая никакого внимания на тесноту и
шум, паял что-нибудь около печки или чертил или строгал.
Между тем за окном стал синеть воздух, заголосили петухи, а голова всё болела и
в ушах был такой
шум, как будто Ергунов сидел под железнодорожным мостом и слушал, как над головой его проходит поезд. Кое-как он надел полушубок и шапку; седла и узла
с покупками он не нашел, сумка была пуста: недаром кто-то шмыгнул из
комнаты, когда он давеча входил со двора.
Алеша возвратился
в дом и весь вечер просидел один
в классных
комнатах, между тем как на другой половине часу до одиннадцатого пробыли гости. Прежде, нежели они разъехались, Алеша пошел
в нижний этаж,
в спальню, разделся, лег
в постель и потушил огонь. Долго не мог он заснуть. Наконец сон его преодолел, и он только что успел во сне разговориться
с Чернушкой, как, к сожалению, пробужден был
шумом разъезжающихся гостей.
Пока Володя умывался,
в комнату к нему
с шумом ворвались несколько гардемаринов и наперерыв рассказывали, какая прелесть
в Батавии и как хорошо кормят
в гостинице.
И не прошло минуты, как за запертою дверью послышался неистовый визг; ключ повернулся
в замке, дверь
с шумом распахнулась; Иосаф Висленев вылетел из нее кубарем, смеясь и кривляясь, через все
комнаты пред изумленными глазами Бодростина, Грегуара, Ропшина и Кишенского.
Лучшее помещение, которое занимала
в скромном отеле Глафира Васильевна Бодростина,
в этом отношении было самое худшее, потому что оно выходило на улицу, и огромные окна ее невысокого бельэтажа нимало не защищали ее от раннего уличного
шума и треска. Поэтому Бодростина просыпалась очень рано, почти одновременно
с небогатым населением небогатого квартала; Висленев,
комната которого была гораздо выше над землей, имел больше покоя и мог спать дольше. Но о нем речь впереди.
Комик молча прошелся по
комнате, тяжело опустился
в кресло и
с шумом потянул к себе со стола газету.
Тася
с облегченным вздохом направилась
в свою каморку, находившуюся поблизости арены,
с целью соснуть хоть
с полчаса времени, как внезапно её внимание было привлечено легким
шумом в соседней
с её помещением
комнате плясуньи Розы.
Утром проснулся он рано,
с головною болью, разбуженный
шумом;
в соседней
комнате фон Тауниц говорил громко доктору...